Мч. Евгений (Боткин)

Евгений Сергеевич Боткин: жизнь и подвиг лейб-медика Царской семьи

Детство
Евгений Боткин родился 27 мая/8 июня 1865 г в Царском Селе, был четвёртым ребёнком в семье известного русского врача Сергея Петровича Боткина (лейб-медика Александра II и Александра III) и Анастасии Александровны Крыловой. Все дети Боткиных получали прекрасное домашнее, а затем и академическое образование. По воспоминаниям друга семьи Н.А. Белоголового:
«Сергей Петрович не жалел средств на образование и воспитание детей. Перед гимназией они получали прекрасное домашнее образование: кроме предметов по основным наукам, их учили музыке, рисованию, иностранным языкам. В гимназию они поступали сразу в старшие классы. Но главными воспитателями были, конечно, родители…»

Весь Петербург знал и любил знаменитые «Боткинские субботы». В этот день ежегодно собирались музыканты, поэты, писатели, художники. Хозяин дома был в курсе всех литературных и художественных новинок, он обсуждал произведения искусства с их создателями с той же серьезностью, с какой ставил медицинский диагноз. Тургенев, Герцен (когда он встречался с ним за границей), Некрасов, Салтыков-Щедрин были его пациентами. А он был не только их доктором, но и другом, и ценителем их творчества. Некрасов посвятил С.П. Боткину четвертую часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо» — «Пир на весь мир». Чернышевский создал одного из своих любимых положительных героев в романе «Что делать?» Кирсанова врачом и придал ему некоторые черты Боткина. Критики того времени считали, что некоторые привычки тургеневского врача Базарова из «Отцов и детей» напоминают Боткина своим интересом к исследованию, эксперименту.
Евгений наверняка ребенком видел Некрасова и Крамского и слушал игру на фортепиано Антона Рубинштейна. Евгений в детские и отроческие годы проявлял способность к музыке. Он учился у Балакирева.
Образование и карьера
В 1878 г. на основе полученного дома воспитания был принят сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии
В 1882 г. поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако, сдав экзамены за первый курс университета, ушёл на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии.
В 1889 году окончил Академию третьим в выпуске, удостоившись звания лекаря с отличием.
Несмотря на открывавшиеся перед молодым врачом благодаря его отцу возможности, Евгений Сергеевич предпочел работу рядовым врачом. С января 1890 г. работал врачом-ассистентом в Мариинской больнице для бедных сверхштатным ординатором.
В 25 лет Евгений Сергеевич Боткин вступил в брак с дочерью потомственного дворянина Ольгой Владимировной Мануйловой. В семье Боткиных выросло четверо детей: Дмитрий (1894–1914), Георгий (1895–1941), Татьяна (1898–1986), Глеб (1900–1969).

В декабре 1890 г. на собственные средства командирован за границу для научных целей.
8 мая 1893 г. защитил в ВМА диссертацию на соискание степени доктора медицины «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», посвящённую отцу. Официальным оппонентом на защите был И. П. Павлов.
В 1895 г. был командирован за границу и два года провёл в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина, где слушал лекции и занимался практикой у ведущих немецких врачей — профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других.
В мае 1897 г. избирается приват-доцентом Военно-медицинской академии. 1902-1903 одновременно служил в Общине святого Георгия, в Мариинской больнице и читает лекции студентам III и V курсов Императорской Военно-медицинской академии в качестве приват-доцента.

Кроме сугубо научных и специальных предметов он посвящает студентов в особенности Служения врача, говорит о «высокой степени человеческого отношения к больным, которым отличается русский врач». Благодаря публикации, сохранились тексты 2-х лекций Евгения Сергеевича, в том числе лекция от 18 октября 1897 года «Больные в больнице», посвященная психологии больного, доверию к врачу, психологии умирающего.
В 1904 году с началом Русско-японской войны убыл в действующую армию добровольцем и был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии.

«За отличия, оказанные в делах против японцев» был награждён офицерскими боевыми орденами — орденами Святого Владимира III и II степени с мечами, Св. Анны II степени, Св. Станислава III степени, сербским орденом Св. Саввы II степени и болгарским — «За гражданские заслуги».

Лейб-медик Царской семьи
После возвращения с фронта свои воспоминания о войне Евгений Сергеевич описал в книге «Свет и тени Русско-Японской войны», прочтя которую Императрица Александра Фёдоровна избрала этого истинного врача Лейб-медиком Царской семьи. Этому служению Евгений Сергеевич всецело посвятил всю оставшуюся жизнь, нередко для здоровья и благополучия Венценосной Семьи жертвуя не только своими силами и временем, но и возможностью видеть горячо любимых детей.

В пасхальное воскресенье, 13 апреля 1908 года, император Николай II подписал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком Высочайшего двора.

Теперь, после нового назначения, Евгений Сергеевич должен был постоянно находиться при императоре и членах его семьи, его служба при царском дворе протекала без выходных дней и отпусков. Высокая должность и близость к Царской семье не изменили характера Е. С. Боткина. Он оставался таким же добрым и внимательным к ближним, каким был и раньше.
Несмотря на высокий статус, Евгений Сергеевич оставался скромным и неизменно преданным своему служению.

По воспоминаниям дочери Татьяны: «Отец был очень демократичен и в душе не был придворным. Общественные обязанности он не любил. По этой причине он просил гофмаршала графа Бенкендорфа освободить его, по возможности, от больших приемов, парадов и охоты».

Когда началась Первая мировая война, Евгений Сергеевич обратился с просьбой к государю направить его на фронт для реорганизации санитарной службы. Однако император поручил ему оставаться при государыне и детях в Царском Селе, где их стараниями стали открываться лазареты. У себя дома в Царском Селе Евгений Сергеевич также устроил лазарет для легко раненых, который посещала императрица с дочерями.

Отношения с детьми
В 1910 г. произошел развод с женой. 1910-1911 на Рождество Евгений Сергеевич объявил детям о том, что они расстаются с матерью. По воспоминаниям Татьяны Боткиной, отец сказал: «Старшие мальчики остаются со мной, но Глеб и ты можете жить с мамой, если хотите. У вас будет все, я об этом позабочусь». Я не колебалась ни минуты. Голос Глеба задрожал, когда он спросил: «Мама тебя покинула?.. Если бы ты ее покинул, я бы остался с ней. Но когда она тебя покидает, я остаюсь с тобой».
У Евгения Сергеевича всю жизнь были необыкновенно теплые и доверительные отношения с каждым из его детей. Это видно из его многочисленных писем, которые он писал постоянно каждому в отдельности и получал такие же нежные ответы.
Письмо от 28 сентября 1911 г: «Мои милые, золотые, ненаглядные мальчики, спасибо Вам, мои драгоценные, что Вы балуете меня своими письмами. Вы не можете себе представить, какое это для меня успокоение и утешение!» «бесконечно люблю и также целую вас, мои ангелочки, господь с Вами! Весь Ваш папа»

«Драгоценный мой, ненаглядный, золотой мой Юрашечка, сегодня получил твое письмо по поводу моей первой телеграммы об Игнатьеве и лишний раз поразился, до какой степени наши души, т.е. твоя и моя, в некоторых отношениях – по-моему, в огромном большинстве их – сродны, просто даже тождественны» (16 ноября 1916 г.)
О медицине
Мировоззрение Евгения Сергеевича во многом раскрывается в его письмах детям, с которыми он обсуждал самые разносторонние и глубокие вопросы. Многое о его взглядах на медицину и врачебное служение изложено в эпистолярном жанре.
Из письма сыну Юрию от 5 апреля 1914 г: « Я так и вижу, читая твое интересное письмо, милейшего Велимирского, который не может отделаться от своего давнего недостатка рассуждать с другим врачом о больном при нем же или при его родных. Это все равно что показывать публике или печатать свой черновик со всеми помарками и летучими заметками. Результат бывает всегда один и тот же – он дискредитирует собственную статью, которую в этом черновике готовил к печати, и зарождает к себе недоверие…»
«Бывает и у меня, конечно, черновая работа, и в душу закрадываются постоянно излишние страхи, но я считаю, что и то и другое должно оставаться в душе врача, что в этом уж его судьба – переваривать все это в себе самом, не делясь своей тяготой с больным и его окружающими и не вовлекая их, неподготовленных, в свою черную работу»

Интеллигентность и даже деликатность Евгения Сергеевича отражают следующие фрагменты его жизни.
Из воспоминаний дочери Татьяны Боткиной: «Идет первая мировая война. В доме Евгения Сергеевича несколько гостей, он приглашает их, чтобы немного скрасить настроение Юрия, который с трудом поправляется после плена и изнурившей его почти до крайности болезни. Приносят телеграмму. Боткин читает, складывает и убирает в карман, продолжая беседу с гостями, как хозяин дома заботливо поддерживая атмосферу гостеприимства и дружеского общения. Вечер кончился. Провожая последнего гостя, сенатора Лопухина, он вынимает телеграмму из кармана и читает ее другу. В ней сообщается о гибели в бою старшего сына Дмитрия. Это случилось 3 декабря 1914 года. Лопухин потрясен: как он мог продержаться весь вечер с этой телеграммой в кармане?! Евгений Сергеевич объясняет, что не мог нарушить покой гостей, и потому ничего не сказал. «Ты удивительный», — сказал потрясенный сенатор».
За несколько лет до своей кончины Евгений Сергеевич получил титул потомственного дворянина. Для своего герба он выбрал девиз: «Верою, верностью, трудом».

Ссылка
Следуя своему врачебному и человеческому долгу Евгений Сергеевич, безусловно, не мог оставить Царскую семью в самое трудное время. Во время революции Евгений Сергеевич был одним из немногих приближенных, оставшимся преданным Царской Семье. При этом его должность была устранена, и ему перестали выплачивать жалование. Лейб-медик добровольно последовал за Императором в ссылку, разделяя все тяготы и скорби. Его решение сопровождать Государя было неизменным, не взирая на тяжесть расставания с горячо любимыми им детьми, угрозу для собственной жизни, которая была очевидна изначала, а также препятствия (а порой, и предостережения) новых властей.

Евгений Сергеевич оказался в числе немногочисленной истинно преданной Царю свиты и поддерживал Венценосную семью, оказывая врачебную помощь, защищая от нападок охраны и доказывая собой, что не вокруг поддались трусости и предательству. В это время Боткин стал для царственных узников больше, чем другом: он взял на себя обязанность был посредником между императорской семьей и комиссарами, ходатайствуя обо всех их нуждах. Он был и единственным офицером, отказавшимся снять знаки офицерского отличия с мундира, не взирая на требования властей. Врачебная же деятельность распространялась не только на царскую Семью, но и на всех тех, кому он был нужен, вне зависимости от достатка и социального положения.

Из воспоминаний Татьяны Боткиной: «Он лечил Императрицу и Наследника, Княгиню Шувалову и Графиню Юсупову, пациентов Мариинской больницы для бедных, раненых солдат – самых простых людей: слуг, извозчиков, конюхов, приказчиков, сапожников. Их и их семьи. И причем – бесплатно. В Тобольске он не пропускал ни одного дома, самого скромного и отдаленного и не отказывался даже зимой, когда было очень холодно».
Архивные свидетельства очевидцев тех страшных дней подтверждают добровольный выбор Евгения Сергеевича и решимость следовать своим принципам до конца.
Из архивных документов (воспоминания Мебиуса): «В революционный штаб еще раз вызывают Боткина. Белобородов, Маклашевский и доктор Милютин присутствуют при разговоре. Мейер пишет о Евгении Сергеевиче: «Он был в военной форме, не снял погон (как требовали охранники), со стражей в доме Ипатьева держал себя грубо, как будто она была ему подчинена».
В ответ на предложение комиссаров от свободе: «Мы только считаем своим долгом Вас предупредить о вашей личной гибели». Боткин ответил: «Я вас благодарю, что вы идете мне на встречу. Но помогите этой несчастной Семье. Вы сделаете хорошее дело. Там в этом доме цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с Царем».
Вот как это описывает Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».
Чекист И. Родзинский сообщал: «Вообще одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался».
События тех дней помогают понять и письма Евгения Сергеевича его близким. Письма доктора Боткина из Тобольска поражают своим подлинно христианским настроением: ни слова ропота, осуждения, недовольства или обиды, но благодушие и даже радость. В одном из писем Брату Боткин подробно описывает свой распорядок и врачебную деятельность, которую он не оставлял до самого конца.
Тобольск, письмо Брату: «…к тому же в городе так быстро распространяются всякие вести, что первые же счастливые случаи, в которых Бог помог мне оказаться полезным, вызвали такое доверие ко мне, что желающих получить мой совет росло с каждым днем вплоть до внезапного и неожиданного моего отъезда. Обращались все больше хронические больные, уже лечившиеся и перелечившиеся, иногда, конечно, и совсем безнадежные. Это давало мне возможность вести им запись, и время мое было расписано за неделю и за две вперед по часа, так как больше шести-семи, в экстренных случаях, восьми больных в день я не в состоянии был навестить: все ведь это были случаи, в которых нужно было очень подробно разобраться и над которыми приходилось очень и очень подумать. К кому только меня не звали, кроме больных по моей специальности?! К сумасшедшим, просили лечить от запоя, возили в тюрьму пользовать клептомана. Я никому не отказывал, если только просившие не хотели принять в соображение, что та или другая болезнь совершенно выходит за пределы моих знаний. Я отказывался только идти к только что заболевшим, если, разумеется, не требовалась немедленная помощь, так как, с одной стороны, время мое уже было обещано перед другими, а с другой, я не хотел становиться на пути постоянных врачей Тобольска, который очень ими счастлив и в количественном, а главное, в качественном отношении. Принимать в том доме, где я помещался, было неудобно, да и негде, но все же от 15 до 16:30-17 я всегда бывал дома для наших солдат, которых исследовал в своей спальне, комнате проходной, но т.к. через нее проходили лишь сои же, то это их не стесняло. Приходилось делать исключение для крестьян, приезжавших ко мне из деревни за десятки и даже за сотни верст и спешившими обратно домой. Их я вынужден был исследовать в маленькой комнатке перед ванной, бывшей несколько в стороне, причем диваном мне служил большой сундук. Кто из них мог переночевать, того я на следующее утро пораньше навещал на постоялом дворе. Они постоянно пытались платить, но т.к. я, следую нашему старому кодексу, разумеется, никогда с них ничего не брал, то, пока я был занят в избе с больным, они спешили заплатить моему извозчику…бывало иногда в высокой степени уместным, т.к. в иные периоды я бы не в состоянии был навещать больных вследствие отсутствия денег и быстро возрастающей дороговизны извозчиков…»
И все же, несмотря на внешнее спокойствие, уверенность и стремление помочь всем без исключения нуждающимся, Евгений Сергеевич испытывал душевные мучения, понимая свою участь и страдая за своих любимых детей, понимая, что он оставил их навсегда, добровольно согласившись следовать с царской Семьей.
Из письма брату, Тобольск: «…ты с драгоценным для меня доверием поинтересовался моей деятельностью в Тобольске. Что же? Положа руку на сердце, могу тебе признаться, что там я всячески старался заботиться «о господнем, како угодити Господу» и, следовательно, по курсовому «како не посрамити выпуска 1889-го года».

Евгений Сергеевич Боткин был расстрелян в ночь с 16 на 17 июля 1918 года с членами Императорской семьи в подвале дома купца Ипатьева в Екатеринбурге. Самые светлые качества его сердца — милосердие и сострадание, проявились и в последние минуты его жизни.
По свидетельствам очевидцев тех событий, в последние минуты своей жизни, спускаясь глубокой ночью в тот страшный подвал он, как и большую часть жизни, думал не о себе: его последними словами, которые слышал кто-то из охранников, были: «Ваше Величество, давайте я помогу Вам нести Алексея Николаевича, я вижу, как Вы устали».
Прославление
Память о Евгении Сергеевиче Боткине сохранялась все эти годы, его почитали православные в России и за рубежом. 1981 году он был канонизирован Русской православной церковью заграницей вместе с другими расстрелянными в доме Ипатьева.
Архиерейский Собор, состоявшийся в Москве 2-3 февраля 2016 года, благословил общецерковное почитание страстотерпца праведного Евгения врача (Е.С. Боткина). В послании Освященного Собора к клиру, монашествующим и всем верным чадам Русской Православной Церкви сказано: «Радуясь об умножающемся в народе Божием почитании честных угодников Христовых, Освященный Собор благословил общецерковное почитание сонма святых ранее причисленных к лику местночтимых, в том числе врача-страстотерпца Евгения (Боткина), пострадавшего вместе с царственными страстотерпцами…»

Напомним, что Общество православных врачей России принимало активное участие в подготовке прославления врача-страстотерпца Евгения (Боткина).

На V Всероссийском съезде православных врачей, проходившем 1-3 октября 2015 г. В Санкт-Петербурге, усилиями православного врачебного сообщества в Военно-медицинской академии была открыта памятная доска, посвящённая лейб-медику Царской семьи, при подготовке к Съезду была написана икона врача-страстотерпца, а резолюцией съезда было принято решение об обращении в Святейший Синод с просьбой о прославлении Евгения Боткина Русской Православной Церковью.
Святый мученик Евгений, моли Бога о нас!
Акафист святому страстотерпцу Евгению Боткину (для келейного чтения)

akafist_sv_yevgeniyu_botkinu_2019_dlya_veb-1